вот таким бывает настоящий лингвистический анализ
статья довольно длинная, но ОЧЕНЬ интересная. узнайте кто НА САМОМ деле такой Кощей и как санскрит может открыть тайны русского языка. этимологияКто такой Кощей Бессмертный - одна из самых известных и колоритных фигур русского фольклора? Слышу, слышу нетерпеливый ответ всезнающего читателя: наимерзейшее существо этот самый Кощей - особенно в исполнении Георгия Милляра в фильме-сказке Александра Роу, а также на картинах Виктора Васнецова, Ивана Билибина или современных иллюстраторов. Ну, а если по существу? Имя Кощей принято связывать со словом "кость": дескать, такой он худой, кожа да кости, живая мумия просто или живой скелет - отсюда и получается Кощей (Костяной мешок). Уже в этом простом объяснениии кроется типичная ошибка, потому что в сказках о Кощее "костью" ("коской") именуется, как ни странно, не сам владыка Царства Бессмертия, а его антагонист - положительный герой, побеждающий сказочного монстра (например, все тот же Иван-царевич). Скажем, в сказке, открывающий цикл о Кощее в собрании Афанасьева, повествуется: "Вдруг Кош Бессмертный входит в дом и говорит: "Фу, фу! Русской коски [кости] слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла? Кто у тебя был?.."
Здесь "костью" ("коской") прозывается не только Иван-царевич, но даже весь русский народ. Поэтому по поводу Кощеевых эпитетов и пришитых ярлыков можно очень даже поспорить. Конечно, злокозненность Кощея также неоспорима, как и его бессмертие. Но вот интересная (и пока что не объяснимая удовлетворительно) особенность, хотя на нее и обращали внимание многие исследователи фольклора. Несмотря на всю свою непривлекательность, Кощей Бессмертный - не насильник. Да, он большой охотник до русских красавиц и молодых женок, похищает их при каждом удобном случае, но никогда не творит над ними насилия. Напротив, всяческими уговорами и посулами (иногда до смешного доходит!) он пытается склонить их к добровольной любви и законному браку. Этим он чем-то даже напоминает одного из главных героев карело-финской "Калевалы" - мудрого старца и рунопевца Вяйнямёйнена: тот тоже на протяжении всего эпоса, проливая обильные слезы, пытается уговорить разных девушек выйти за него замуж. И не одна, надо заметить, так и не соглашается. (В результате Северный Орфей, непонятый собственным народом, вынужден даже уплыть в медном челне, правда, не навсегда: когда-нибудь он обещал вернуться, чтобы построить на земле Золотой век). Опять-таки, зло тоже - понятие относительное: зло для одних (или в одном отношении) может обернуться добром для других (или в другом отношении). Например, некоторые яды или наркотики (несомненное зло) становятся в малых дозах целительными средствами, помогающими в лечении больных (неоспоримое добро).
Владимир Даль (1801-1872) в своем воистину бессмертном для всех поколений "Толковом словаре живого великорусского языка" связывает имя Кощея не со словом "кость", а с понятием "касть" ("кась"), что является, по его мнению, сокращением более понятного для современного читателя слова "пакость". Отсюда и весь смысловой "букетик", который автоматически накладывается на образ Кощея - "мерзость, гадость, скверна, паскуда, нечисть, поганьё" и т. п. (Даль приводит также узкие значения лексемы "касть" в различных диалектах: "мышь, крыса, гад" (тверск.); "грязь, распутица" (арханг.); "отбросы на бойнях" (южные области); "порча, вред, убыток" (псковск.). Казалось бы, одного этого перечня достаточно, чтобы Кощей навсегда был пригвозден к позорному столбу. Как бы не так! Ни в слове "кость", ни в слове "касть" на конце нет шипящего звука, придающего имени Кощей такой зловещий оттенок. Предполагается, что в шипящую превратилось сочетание звуков в окончании слов - "-сть". Подобое вполне возможно, однако сразу же оказывается за бортом целый набор слов и понятий с морфемами "кош" и "кощ". Такая игра была бы не по правилам, да и чередование согласных звуков "ч", "ш" и "щ" статистически более вероятно, чем превращение в них окончания "-сть". А потому доведем этимологический анализ до естественного логического конца.
Первым словом, из лексического и смыслового гнезда которого когда-то вылетело имя Кощей, конечно, является "кош". Это и не удивительно: в только что процитированном выще фрагменте одного из трех вариантов сказки о Кощее из трехтомника Афанасьева, демонический владыка Царства Бессмертия именно так и поименован - Кош Бессмертный. (Сторонники выведения имени Кощея-Коша из "кости", судя по всему, не удосужились даже обратиться к первоисточникам). Сегодня многозначное и ёмкое понятие "кош" мало что говорит. Образованное от него слово "кошевой" живет разве что в исторических романах о казаках да в фамилии вожака комсомольской организации "Молодая гвардия", боровшейся против фашистских оккупантов в Донбассе. В любом словаре нетрудно отыскать значение данного понятия: "кош" - это "казачий лагерь, пастушеский стан, стоянка кочевников" (а еще "обоз", "войлочная палатка", "шалаш, "юрта" и др.). Смысл, в общем, понятен. Правда, этимологи сразу дают пояснение: заимствовано, дескать, русское (шире - славянское) слово "кош" из тюркских языков, где слова с тем же самым корнем и по смыслу означают примерно то же самое, тем более что семантика слова имеет ярко выраженную "кочевническую" направленность. Но вот тут-то можно было бы и поспорить.
Кочевнический аспект можно представить более общо - как миграционный, и тогда привязка к тюркским кочевым племенам окажется достаточно сомнительной. Индоевропейцы в пору их этнолингвистической дифференциации были активными мигрантами. Последствия глобального климатического катаклизма (в результате которого погибла их Полярная прародина - Арктида-Гиперборея) вынудили наших прапредков в течение многих веков мигрировать с Севера на Юг, что в целом только способствовало ускорению культурной и языковой обособленности. В более раннюю эпоху протоиндевропейцы входили вместе прототюрками, протоугрофиннами и другими протоэтносами в состав единой и нерасчлененной культурно-исторической общности, с единым праязыком, общими мифологическими представлениями (среди которых мог быть и Кощей), религиозными верованиями и традиционными обычаями. Следы именно тех далеких-предалеких времен и сохранились в обособившихся языках. В этом смысле с равным основанием можно было бы утверждать, что не славянорусы заимствовали слово "кош" у тюрков, а наоборот. И оба утверждения, абсолютизирующие лишь один из возможных аспектов, были бы неправильными. Ибо не друг у друга заимствовали тюрки и славяне слово "кош", а сохранили в его "лице" память о былом языковом единстве.
Между тем, рассмотренным "кочевническим смыслом" значение лексемы кош в русском языке не ограничивается. Откроем 7-й том "Словаря русского языка XI-XVII вв." (М., 1980; за четверть века, начиная с 1975 года до настоящего времени вышло 25 томов) и подивимся богатству и неисчерпаемости родного языка, о котором мы по существу так мало знаем. Так вот слово "кошъ" ("кошь") еще сравнительно недано употреблялось по меньшей мере в 9 (!) значениях (а сегодня и одно-то не каждый назовет). Помимо упомянутого выше, это еще: 1. "корзина", "короб"; 2. "ларь", "ящик"; 3. "старое русло реки"; 4. "дружина, отдельный подвижный отряд, часть войска"; 5. "ставка князя, воеводы"; 6. "воинский обоз;"; 7. "укрепленный лагерь"; 8. "зимовье промыловика-охотника"; 9. "жребий, судьба".
Последний смысл особенно любопытен в интересующем нас плане. С ним связано еще одно важное понятие - "кощун" ("богохульник, насмешник") и глагол "кощунствовать", в дополнительных разъяснениях не нуждающиеся. Их сопряженность с лексемой "кош" наглядно видна из следующего пассажа богословского трактата XV-XVI веков "Слово и поучение против язычников": "А се душевьнии греси [грехи. В.Д.] <…> веровати в метаниа и въ лживая писаниа вь елиньскиа кощуны [в данном контексте слово имеет значение "еретические писания". - В.Д.] и баснотворья, в стрячю и в кошь и в сновидениа".
Архаичная общеязыковая корневая основа "кош" породила множество других, не менее архаичных, слов и понятий: "кошель"; "кошма" ("войлок из овечьей шерсти"); "кошмар" (слово, хотя и французское, но содержащее в себе две древнейшие корневые основы "кош" + "мар"); "кошуля" (разновидность славянской одежды); "кошута" ("самка оленя") и др. Но и, конечно же, "кошка" - как же без нее! Принято считать, что слово "кошка" (с учетом чередования согласных "т" и "ш") образовалось от слова "кот", ибо, согласно филологическим канонам, мужской род предшествует женскому. Но в реальной истории всё было отнюдь не так: матриархат, как известно, предшествовал патриархату. При этом речь идет как раз о той эпохе, когда в процессе распада былой этнолингвистической общности активно формировались самостоятельные языки и закладывался их лингвистический фундамент. Поэтому многие слова женского рода вполне естественно могли быть первичными по отношению к мужскому. Уж слово "кошка", вне всякого сомнения, явилось первичным по отношению к "коту", ибо одомашнивание этого животного также пришлось на эпоху матриархата.
Между прочим, можно не слишком изощряться в фонетических изысканиях на предмет этимологии имени Кощей, потому что в древнерусском языке было самобытное слово "кощей", означавшее не бессмертного старца с острова Буян, где хранилось яйцо с его смертью на конце иглы, а совсем юного "мальчика", "отрока". В летописных рассказах об убийстве Андрея Боголюбского постоянно присутствует один из таких отроков - "один кощей мал" (Новгородская Первая летопись), "кощей един мал детеск" (Никоновская летопись). Но это - лишь одно из значений многозначного русского слова. Гораздо чаще слово "кощей" употребляется в старописьменных русских текстах в смысле "пленник", например, в "Слове о полку Игореве": "Ту Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево" ("седло кощиево" означает здесь "седло пленника"). Половецкий хан Кончак также назван в "Слове" "поганым кощеем" (естественно, уже не значении "пленник", ибо пленник здесь - князь Игорь). В другом летописном контексте "кощей" может означать уже другое - скажем, слугу, ведающего лошадьми во время похода княжьей дружины и держащего во время битвы запасного коня для князя. В одной из берестяных грамот, найденных при раскопках в Новгороде, слово Кощей употребляется в форме имени собственного. Так что кощеи в Древней Руси во всю действовали не только в сказках и мифах. Но и, как говорится, смысловой разброс налицо. Только вот заимствования из тюркских языков здесь ни при чем - по причине, о которой только что говорилось выше. Кроме того, необходимо иметь в виду, что этимологически (если, конечно, говорить о глубинных пластах истории развития языка) корневые основы "кош" и "кощ" в смысловом отношении тождественны корням "каш" и "кащ". (Отсюда до сих пор нет устоявшегося написания имени Кощей: в одних текстах - фольклорных или энциклопедических - оно пишется через "о", в других - через "а").
Однако воистину неисчерпаемые кладези архаичной информации открываются при обращении к санскриту и ведийской (в основе своей древнейшей общеарийской мифологии). Санскрит - литературно обработанный древнеиндийский язык, в котором законсервировано множество архаичных лексем еще более раннего, общеиндоевропейского, протоязыка, в том числе и соответствующих русским корневым основам "кош" и "кощ" (а также "каш" и "кащ"). Следует лишь принять во внимание, что в санскритская фонетика не знает шипящего звука "щ" и вместо него используется смягченное "шь". Для обозначения санскритских шипяших с помощью латинской графики используются особые буквенные знаки с точкой (или запятой) внизу - s (близкая к русским звукам "ш" или "шь"), c (близкая к русскому "щ"). Их воспроизведение с помощью обычных компьютерных шрифтов и авторам, и издателям, и полиграфистам не всегда удается из-за чисто технических трудностей. Тем более, сказанное относится к собственно санскритской графике - письму девангари: этот древнейший алфавит не знает подавляющее большинство русскоязычных читателей. Поэтому при воспроизведении санскритских слов по неволе приходится обращаться к кириллице.
Беды в том особой нет, ибо, по единодушному заключению маститых индологов, нет более близкого к санскриту языка, чем русский. Лучшим подтверждением тому как раз и может служить интересующая нас морфема "кош(ь)". Скажем, санскритское слово koça (kosa) [читается "кошья" или "коща - далее русская транскипция санскритских слов даваться не будет] означает множество понятий, среди которых: "сундук", "кладовая", "сркровищница". Так и хочется добавить: "Там царь Кощей над златом чахнет…" Однако царь Кощей обнаруживает свое присутствие в совершенно ином культурно-историческом аспекте, но с тем же общеиндоевропейским корнем kаç. Речь идет об одном из божественных первотворцов ведийского и индуистского пантеона Кашьяпе (от санскр. kаçyapa (в некоторых изданиях значится kаsyapa - что означает "черепаха" и "чернозубый"). Такое прозвище получил прославленный герой ведийской мифологии. Чтобы понять почему, необходимо обратиться к первоисточникам.
Индуистский (и предшествовавший ему ведийский) пантеон чрезвычайно разветвлен, а для неподготовленного читателя (таких, к сожалению, среди неиндийцев большинство) - запутан и малопонятен. Индийские божества постоянно принимают различные материальные или духовные формы (аватары), которые, в свою очередь, в разные эпохи и в разных религиозных системах понимались по-разному. Именно так произошло с Кашьяпой: в представлении современных индийцев (независимо от конкретной религиозной принадлежности) он - божественный мудрец, один из семи великих риши, праотцев современного человечества. Но в ведийской традиции - это одна из центральных фигур миротворения и родоначальник всего сонма божественных, полубожественных, демонических и небожественных существ, включая, в конечном итоге, и человека. В данной связи нас пока что будет интересовать только один-единственный вопрос: почему у русского Кощея и ведийского Кашьяпы один и тот же арийский корень "кош(щ)-каш" и во многом совпадающие мифологические функции? Как нетрудно догодатья, это совсем неспроста и далеко неслучайно. Посмотрим же вместе: так ли это?
Кашьяпа считается сыном бога-первотворца Брахмы, вместе с Вишну и Шивой, составляющий божественную троицу (тримурти) индуистского пантеона. Но это сегодня. В стародавнем же прошлом, когда прапредки современных индийцев жили на Севере и составляли этнолингвистическое единство с прапредками других индоевропейских народов, все выглядело несколько иначе. В "Ригведе" и других ведистских текстах главным и единственным первотворцом всего сущего и божеством, охватывающим собой весь мир, считается Праджапати, названный в одном из наиболее известных гимнов "золотым зородышем". Впоследствии Праджапати был отождествлен с Брахмой и становится одним из эпитетов последнего. Согласно каноническим ведийским текстам, Праджапати сотворил Вселенную, всю живую и неживую природу, превратившись в Космическую Черепаху. Вот эта Черепаха, как аватара Первобога, и есть Кашьяпа (дословно в переводе с санскрита, как уже указывалось, и означающий "черепаху").
В земном воплощении у Кашьяпы было не менее восьми жен (другие источники называют еще большую цифру - от десяти до тринадцати). (Еще раз вспомним, что русский Кощей тоже постоянно охотится за все новыми и новыми женами, самыми изощренными способами похищая русских красавиц). Самые знаменитые и плодовитые среди жен Кашьяпы были родные сестры Дити (означающая "ограниченность") и Адити (что значит "неограниченность", "бесконечность"). Дити (корень тот же что и русского "дитя") наплодила на страх всему миру демонов-гигантов двух видов - асуров и дайтьев. Адити прославилась тем, что произвела на свет тридцать три бога трех разновидностей (у ведийских богов своя сакральная систематика!): двенадцать адитьев (среди них Индра, Варуна, Вишну и два солнцебога - Сурья и Митра); восемь васу (от этого арийского корня происходят русские имена Вася, Васса и сказочный образ Василисы Премудрой (1)); одиннадцать рудр (главный из которых сам неистовый первобог Рудра). Третья жена Кашьяпы - Дану - родила еще одну группу гигантских существ данавов, из которых наиболее известен дракон Вритра, главный враг громовержца Индры. (Дану и данавы еще знамениты тем, что корень "дан", положенный в основу их имен восходит к доиндоевропейскому корню дан (=дон, =дун), означающему "воду" и дал название многим рекам, лежавших на древнеарийских миграционных путях: например, Днепр (Данапр), Дон, Донец, Д(а)нестр, Дунай и др.). От остальных жен Кашьяпы в мире появилось целое сонмище сверхъестественных существ - полубожественные гандхарвы, небесные девы апсары, змееногие наги, ужасающие демоны ракшасы (2), а также обыкновенные земные животные. Наконец, у сына Кашьяпы и Адити Вивасвата (дословно "Сияющий", что почти один к одному соответсвует древнеславянскому Световиту - только корневые основы в другой последовательности) родился продитель всего человеческого рода - Ману.
Это только начало, самые азы, так сказать, индийской мифологии, которые могут показаться некоторым читателям утомительными и излишними. Но другого пути приоткрыть завесу над тайнами отечественной предыстории у нас нет: собственные древние письменные памятники давным-давно утрачены (если не считать непризнанной официальной наукой "Велесовой книги"). Санскрит же - надежнейший источник не только для палеолингвистических изысканий, но и для научной реконструкции смысла древнейших понятий и мифологем. Поэтому, опуская многие интереснейшие детали, перехожу к проблеме, обозначенной в заголовке данной статьи.
Санскритское слово kocagara означает "хранитель казны" (опять: "Царь Кощей над златом чахнет"). Читается это слово, как "кошягара" или даже "кочагара". Короче, и без микроскопа видно, что это наш русский "кочегар"! На первый взгляд русское слово кажется заимствованным или недавнего происхождения: во всяком случае до последнего времени оно тесно ассоциировалось с пароходами, паровозами, котлами и котельными. Хотя, согласно, Словарю Даля в Кострмской губернии кочегарами прозывали кучеров и извозчиков. И вообще, само это слово наидревнейшее самобытное, и не один этимологический словарь не берется объяснить его происхождение. А оно вот, оказывается, - аж санскритское!
"Хранитель казны"… Но ведь казна бывает всякая. В старину княжеская казна была наполнена не столько звонкой монетой, сколько мехами, оружием да еще бочонками с медом. А если заглянуть в самые глубины арийской истории. Что хранилось в казне в те баснословно далекие времена? Да все что угодно! Уж божественная амрита, амброзия, нектар, живая и мертвая вода это точно. И звался хранитель такой казны кочегар (или в санскритской вокализации - кошягара. Применительно к славяно-русской действительности таким "кочегаром" как раз и выступал Кощей Бессмертный.
Индоарийский Кашьяпа - бессмертное божество, земное воплощение первотворца Праджапати (Брахмы). Главное сущностное качество русского Кощея также, как известно, бессмертие. Не подлежит сомнению, что у обоих мифологических персонажей один и тот же арийский источник. Чтобы понять, почему Кощей оказался хранителем тайны бессмертия, достаточно обратиться к архаичному индийскому мифу о пахтании океана и получении дающего бессмертие напитка амриты. Для этого ведийские боги объединились со своими заклятыми врагами асурами и дайтьями (братьями по отцу, но от другой матери). Союз, как и следовало ожидать, оказался вынужденным и временным: не успел из Молочного океана появиться нектар бессмертия, как боги завладели им и попытались скрыться от своих братьев-помощников. Началось преследование, завершившееся грандиозной битвой на берегу Океана.
Что случилось с амритой дальше тоже прекрасно известно. После того, как ведийские боги обрели бессмертие и победили своих сводных братьев, они отдали напиток бессмертия на сохранение одному из божественных мудрецов. В индуистских мифах чаще всего хранителем божественного напитка бессмертия чаще всего называется Нара (3). Но это по позднейшим представлениям. Таким Хранителем бессмертия вполне мог быть и другой божественный мудрец, тот, который нас и интересует, - Кашьяпа, другими словами, русский Кощей. Вот и найден вполне приемлемый и достаточно обоснованный ответ относительно происхождения этого зловещего для русской культуры образа. Зловещность и злокозненность - это обычный результат позднейшей дискредитации и демонизации, что происходит обычно в условиях распада былой этнолингвистической общности и возникающей на этой основе непримиримой идеологической вражды. Кровопролитные религиозные войны, происходившие в любые эпохи, - лучшее тому свидетельство. Варфоломеевские ночи случались во все времена, причем достаточно часто.
Но вырезать непримиримых противников, хотя и приятно, но вовсе не обязательно и даже невыгодно: жертва мученической смерти зачастую на все времена становится героем. То ли дело дискредитация или демонизация образа врага, даже если он побежден. Так произошло с греческими титанами. То же самое случилось и индоиранскими божественными гигантами асурами (или ахурами). Когда-то индоевропейские верования были общими. Пантеон богов и их окружения тоже был общим. Но в процессе этнолингвистической дифференциации и социокультурного обособления возникал идеологический раздор, непременно завершавшийся низвержением кумиров противника и превращением позитива в негатив. Естественно, боги моих врагов становились такими же (если не большими) врагами. Это закреплялось в языке, точнее - старые понятия наполнялись новым и, увы, негативным смыслом. В результате уже в древнем мировосприятии обособившихся этносов прежние единые теонимы стали восприниматься с противоположным знаком. Так, асуры - демонизиpованные противники ведийских богов - оставались в представлении иранцев высшими и светлыми божествами - ахурами (и величайший среди величайших - верховный небесный владыка и первотворец Ахурамазда).
Точно так же древнеиндийские богини деви (откуда и славянские девы) в представления древних иранцев и ираноязычных этносов превратились в чудовищных и кровожадных дэвов. Правда, в последнем случае наслоилась еще и борьба матриархата и патриархата. Божественные деви ведут свое происхождение из тех невообразимо далеких глубин человеческой истории, когда главным объектом поклонения считалась Великая Мать, а идеология была насквозь матриархальной. После победы патриархата произошла полная переоценка ценностей и ревизия прежнего пантеона. В результате, по крайней мере, в рамках древнеиранского общества, прежние женские кумиры оказались демонизированными. По той же схеме - но уже в границах другой, славяно-русской культуры - происходила демонизация прежних субъектов поклонения и почитания, таких, как Кощей - хранитель тайны бессмертия, схороненной на острове Буяне, и Бабы Яги, в прошлом славяно-русского варианта Великой Богини, но впоследствии превратившейся в злокозненную демоницу и людоедку.
статья довольно длинная, но ОЧЕНЬ интересная. узнайте кто НА САМОМ деле такой Кощей и как санскрит может открыть тайны русского языка. этимологияКто такой Кощей Бессмертный - одна из самых известных и колоритных фигур русского фольклора? Слышу, слышу нетерпеливый ответ всезнающего читателя: наимерзейшее существо этот самый Кощей - особенно в исполнении Георгия Милляра в фильме-сказке Александра Роу, а также на картинах Виктора Васнецова, Ивана Билибина или современных иллюстраторов. Ну, а если по существу? Имя Кощей принято связывать со словом "кость": дескать, такой он худой, кожа да кости, живая мумия просто или живой скелет - отсюда и получается Кощей (Костяной мешок). Уже в этом простом объяснениии кроется типичная ошибка, потому что в сказках о Кощее "костью" ("коской") именуется, как ни странно, не сам владыка Царства Бессмертия, а его антагонист - положительный герой, побеждающий сказочного монстра (например, все тот же Иван-царевич). Скажем, в сказке, открывающий цикл о Кощее в собрании Афанасьева, повествуется: "Вдруг Кош Бессмертный входит в дом и говорит: "Фу, фу! Русской коски [кости] слыхом не слыхать, видом не видать, а русская коска сама на двор пришла? Кто у тебя был?.."
Здесь "костью" ("коской") прозывается не только Иван-царевич, но даже весь русский народ. Поэтому по поводу Кощеевых эпитетов и пришитых ярлыков можно очень даже поспорить. Конечно, злокозненность Кощея также неоспорима, как и его бессмертие. Но вот интересная (и пока что не объяснимая удовлетворительно) особенность, хотя на нее и обращали внимание многие исследователи фольклора. Несмотря на всю свою непривлекательность, Кощей Бессмертный - не насильник. Да, он большой охотник до русских красавиц и молодых женок, похищает их при каждом удобном случае, но никогда не творит над ними насилия. Напротив, всяческими уговорами и посулами (иногда до смешного доходит!) он пытается склонить их к добровольной любви и законному браку. Этим он чем-то даже напоминает одного из главных героев карело-финской "Калевалы" - мудрого старца и рунопевца Вяйнямёйнена: тот тоже на протяжении всего эпоса, проливая обильные слезы, пытается уговорить разных девушек выйти за него замуж. И не одна, надо заметить, так и не соглашается. (В результате Северный Орфей, непонятый собственным народом, вынужден даже уплыть в медном челне, правда, не навсегда: когда-нибудь он обещал вернуться, чтобы построить на земле Золотой век). Опять-таки, зло тоже - понятие относительное: зло для одних (или в одном отношении) может обернуться добром для других (или в другом отношении). Например, некоторые яды или наркотики (несомненное зло) становятся в малых дозах целительными средствами, помогающими в лечении больных (неоспоримое добро).
Владимир Даль (1801-1872) в своем воистину бессмертном для всех поколений "Толковом словаре живого великорусского языка" связывает имя Кощея не со словом "кость", а с понятием "касть" ("кась"), что является, по его мнению, сокращением более понятного для современного читателя слова "пакость". Отсюда и весь смысловой "букетик", который автоматически накладывается на образ Кощея - "мерзость, гадость, скверна, паскуда, нечисть, поганьё" и т. п. (Даль приводит также узкие значения лексемы "касть" в различных диалектах: "мышь, крыса, гад" (тверск.); "грязь, распутица" (арханг.); "отбросы на бойнях" (южные области); "порча, вред, убыток" (псковск.). Казалось бы, одного этого перечня достаточно, чтобы Кощей навсегда был пригвозден к позорному столбу. Как бы не так! Ни в слове "кость", ни в слове "касть" на конце нет шипящего звука, придающего имени Кощей такой зловещий оттенок. Предполагается, что в шипящую превратилось сочетание звуков в окончании слов - "-сть". Подобое вполне возможно, однако сразу же оказывается за бортом целый набор слов и понятий с морфемами "кош" и "кощ". Такая игра была бы не по правилам, да и чередование согласных звуков "ч", "ш" и "щ" статистически более вероятно, чем превращение в них окончания "-сть". А потому доведем этимологический анализ до естественного логического конца.
Первым словом, из лексического и смыслового гнезда которого когда-то вылетело имя Кощей, конечно, является "кош". Это и не удивительно: в только что процитированном выще фрагменте одного из трех вариантов сказки о Кощее из трехтомника Афанасьева, демонический владыка Царства Бессмертия именно так и поименован - Кош Бессмертный. (Сторонники выведения имени Кощея-Коша из "кости", судя по всему, не удосужились даже обратиться к первоисточникам). Сегодня многозначное и ёмкое понятие "кош" мало что говорит. Образованное от него слово "кошевой" живет разве что в исторических романах о казаках да в фамилии вожака комсомольской организации "Молодая гвардия", боровшейся против фашистских оккупантов в Донбассе. В любом словаре нетрудно отыскать значение данного понятия: "кош" - это "казачий лагерь, пастушеский стан, стоянка кочевников" (а еще "обоз", "войлочная палатка", "шалаш, "юрта" и др.). Смысл, в общем, понятен. Правда, этимологи сразу дают пояснение: заимствовано, дескать, русское (шире - славянское) слово "кош" из тюркских языков, где слова с тем же самым корнем и по смыслу означают примерно то же самое, тем более что семантика слова имеет ярко выраженную "кочевническую" направленность. Но вот тут-то можно было бы и поспорить.
Кочевнический аспект можно представить более общо - как миграционный, и тогда привязка к тюркским кочевым племенам окажется достаточно сомнительной. Индоевропейцы в пору их этнолингвистической дифференциации были активными мигрантами. Последствия глобального климатического катаклизма (в результате которого погибла их Полярная прародина - Арктида-Гиперборея) вынудили наших прапредков в течение многих веков мигрировать с Севера на Юг, что в целом только способствовало ускорению культурной и языковой обособленности. В более раннюю эпоху протоиндевропейцы входили вместе прототюрками, протоугрофиннами и другими протоэтносами в состав единой и нерасчлененной культурно-исторической общности, с единым праязыком, общими мифологическими представлениями (среди которых мог быть и Кощей), религиозными верованиями и традиционными обычаями. Следы именно тех далеких-предалеких времен и сохранились в обособившихся языках. В этом смысле с равным основанием можно было бы утверждать, что не славянорусы заимствовали слово "кош" у тюрков, а наоборот. И оба утверждения, абсолютизирующие лишь один из возможных аспектов, были бы неправильными. Ибо не друг у друга заимствовали тюрки и славяне слово "кош", а сохранили в его "лице" память о былом языковом единстве.
Между тем, рассмотренным "кочевническим смыслом" значение лексемы кош в русском языке не ограничивается. Откроем 7-й том "Словаря русского языка XI-XVII вв." (М., 1980; за четверть века, начиная с 1975 года до настоящего времени вышло 25 томов) и подивимся богатству и неисчерпаемости родного языка, о котором мы по существу так мало знаем. Так вот слово "кошъ" ("кошь") еще сравнительно недано употреблялось по меньшей мере в 9 (!) значениях (а сегодня и одно-то не каждый назовет). Помимо упомянутого выше, это еще: 1. "корзина", "короб"; 2. "ларь", "ящик"; 3. "старое русло реки"; 4. "дружина, отдельный подвижный отряд, часть войска"; 5. "ставка князя, воеводы"; 6. "воинский обоз;"; 7. "укрепленный лагерь"; 8. "зимовье промыловика-охотника"; 9. "жребий, судьба".
Последний смысл особенно любопытен в интересующем нас плане. С ним связано еще одно важное понятие - "кощун" ("богохульник, насмешник") и глагол "кощунствовать", в дополнительных разъяснениях не нуждающиеся. Их сопряженность с лексемой "кош" наглядно видна из следующего пассажа богословского трактата XV-XVI веков "Слово и поучение против язычников": "А се душевьнии греси [грехи. В.Д.] <…> веровати в метаниа и въ лживая писаниа вь елиньскиа кощуны [в данном контексте слово имеет значение "еретические писания". - В.Д.] и баснотворья, в стрячю и в кошь и в сновидениа".
Архаичная общеязыковая корневая основа "кош" породила множество других, не менее архаичных, слов и понятий: "кошель"; "кошма" ("войлок из овечьей шерсти"); "кошмар" (слово, хотя и французское, но содержащее в себе две древнейшие корневые основы "кош" + "мар"); "кошуля" (разновидность славянской одежды); "кошута" ("самка оленя") и др. Но и, конечно же, "кошка" - как же без нее! Принято считать, что слово "кошка" (с учетом чередования согласных "т" и "ш") образовалось от слова "кот", ибо, согласно филологическим канонам, мужской род предшествует женскому. Но в реальной истории всё было отнюдь не так: матриархат, как известно, предшествовал патриархату. При этом речь идет как раз о той эпохе, когда в процессе распада былой этнолингвистической общности активно формировались самостоятельные языки и закладывался их лингвистический фундамент. Поэтому многие слова женского рода вполне естественно могли быть первичными по отношению к мужскому. Уж слово "кошка", вне всякого сомнения, явилось первичным по отношению к "коту", ибо одомашнивание этого животного также пришлось на эпоху матриархата.
Между прочим, можно не слишком изощряться в фонетических изысканиях на предмет этимологии имени Кощей, потому что в древнерусском языке было самобытное слово "кощей", означавшее не бессмертного старца с острова Буян, где хранилось яйцо с его смертью на конце иглы, а совсем юного "мальчика", "отрока". В летописных рассказах об убийстве Андрея Боголюбского постоянно присутствует один из таких отроков - "один кощей мал" (Новгородская Первая летопись), "кощей един мал детеск" (Никоновская летопись). Но это - лишь одно из значений многозначного русского слова. Гораздо чаще слово "кощей" употребляется в старописьменных русских текстах в смысле "пленник", например, в "Слове о полку Игореве": "Ту Игорь князь выседе из седла злата, а в седло кощиево" ("седло кощиево" означает здесь "седло пленника"). Половецкий хан Кончак также назван в "Слове" "поганым кощеем" (естественно, уже не значении "пленник", ибо пленник здесь - князь Игорь). В другом летописном контексте "кощей" может означать уже другое - скажем, слугу, ведающего лошадьми во время похода княжьей дружины и держащего во время битвы запасного коня для князя. В одной из берестяных грамот, найденных при раскопках в Новгороде, слово Кощей употребляется в форме имени собственного. Так что кощеи в Древней Руси во всю действовали не только в сказках и мифах. Но и, как говорится, смысловой разброс налицо. Только вот заимствования из тюркских языков здесь ни при чем - по причине, о которой только что говорилось выше. Кроме того, необходимо иметь в виду, что этимологически (если, конечно, говорить о глубинных пластах истории развития языка) корневые основы "кош" и "кощ" в смысловом отношении тождественны корням "каш" и "кащ". (Отсюда до сих пор нет устоявшегося написания имени Кощей: в одних текстах - фольклорных или энциклопедических - оно пишется через "о", в других - через "а").
Однако воистину неисчерпаемые кладези архаичной информации открываются при обращении к санскриту и ведийской (в основе своей древнейшей общеарийской мифологии). Санскрит - литературно обработанный древнеиндийский язык, в котором законсервировано множество архаичных лексем еще более раннего, общеиндоевропейского, протоязыка, в том числе и соответствующих русским корневым основам "кош" и "кощ" (а также "каш" и "кащ"). Следует лишь принять во внимание, что в санскритская фонетика не знает шипящего звука "щ" и вместо него используется смягченное "шь". Для обозначения санскритских шипяших с помощью латинской графики используются особые буквенные знаки с точкой (или запятой) внизу - s (близкая к русским звукам "ш" или "шь"), c (близкая к русскому "щ"). Их воспроизведение с помощью обычных компьютерных шрифтов и авторам, и издателям, и полиграфистам не всегда удается из-за чисто технических трудностей. Тем более, сказанное относится к собственно санскритской графике - письму девангари: этот древнейший алфавит не знает подавляющее большинство русскоязычных читателей. Поэтому при воспроизведении санскритских слов по неволе приходится обращаться к кириллице.
Беды в том особой нет, ибо, по единодушному заключению маститых индологов, нет более близкого к санскриту языка, чем русский. Лучшим подтверждением тому как раз и может служить интересующая нас морфема "кош(ь)". Скажем, санскритское слово koça (kosa) [читается "кошья" или "коща - далее русская транскипция санскритских слов даваться не будет] означает множество понятий, среди которых: "сундук", "кладовая", "сркровищница". Так и хочется добавить: "Там царь Кощей над златом чахнет…" Однако царь Кощей обнаруживает свое присутствие в совершенно ином культурно-историческом аспекте, но с тем же общеиндоевропейским корнем kаç. Речь идет об одном из божественных первотворцов ведийского и индуистского пантеона Кашьяпе (от санскр. kаçyapa (в некоторых изданиях значится kаsyapa - что означает "черепаха" и "чернозубый"). Такое прозвище получил прославленный герой ведийской мифологии. Чтобы понять почему, необходимо обратиться к первоисточникам.
Индуистский (и предшествовавший ему ведийский) пантеон чрезвычайно разветвлен, а для неподготовленного читателя (таких, к сожалению, среди неиндийцев большинство) - запутан и малопонятен. Индийские божества постоянно принимают различные материальные или духовные формы (аватары), которые, в свою очередь, в разные эпохи и в разных религиозных системах понимались по-разному. Именно так произошло с Кашьяпой: в представлении современных индийцев (независимо от конкретной религиозной принадлежности) он - божественный мудрец, один из семи великих риши, праотцев современного человечества. Но в ведийской традиции - это одна из центральных фигур миротворения и родоначальник всего сонма божественных, полубожественных, демонических и небожественных существ, включая, в конечном итоге, и человека. В данной связи нас пока что будет интересовать только один-единственный вопрос: почему у русского Кощея и ведийского Кашьяпы один и тот же арийский корень "кош(щ)-каш" и во многом совпадающие мифологические функции? Как нетрудно догодатья, это совсем неспроста и далеко неслучайно. Посмотрим же вместе: так ли это?
Кашьяпа считается сыном бога-первотворца Брахмы, вместе с Вишну и Шивой, составляющий божественную троицу (тримурти) индуистского пантеона. Но это сегодня. В стародавнем же прошлом, когда прапредки современных индийцев жили на Севере и составляли этнолингвистическое единство с прапредками других индоевропейских народов, все выглядело несколько иначе. В "Ригведе" и других ведистских текстах главным и единственным первотворцом всего сущего и божеством, охватывающим собой весь мир, считается Праджапати, названный в одном из наиболее известных гимнов "золотым зородышем". Впоследствии Праджапати был отождествлен с Брахмой и становится одним из эпитетов последнего. Согласно каноническим ведийским текстам, Праджапати сотворил Вселенную, всю живую и неживую природу, превратившись в Космическую Черепаху. Вот эта Черепаха, как аватара Первобога, и есть Кашьяпа (дословно в переводе с санскрита, как уже указывалось, и означающий "черепаху").
В земном воплощении у Кашьяпы было не менее восьми жен (другие источники называют еще большую цифру - от десяти до тринадцати). (Еще раз вспомним, что русский Кощей тоже постоянно охотится за все новыми и новыми женами, самыми изощренными способами похищая русских красавиц). Самые знаменитые и плодовитые среди жен Кашьяпы были родные сестры Дити (означающая "ограниченность") и Адити (что значит "неограниченность", "бесконечность"). Дити (корень тот же что и русского "дитя") наплодила на страх всему миру демонов-гигантов двух видов - асуров и дайтьев. Адити прославилась тем, что произвела на свет тридцать три бога трех разновидностей (у ведийских богов своя сакральная систематика!): двенадцать адитьев (среди них Индра, Варуна, Вишну и два солнцебога - Сурья и Митра); восемь васу (от этого арийского корня происходят русские имена Вася, Васса и сказочный образ Василисы Премудрой (1)); одиннадцать рудр (главный из которых сам неистовый первобог Рудра). Третья жена Кашьяпы - Дану - родила еще одну группу гигантских существ данавов, из которых наиболее известен дракон Вритра, главный враг громовержца Индры. (Дану и данавы еще знамениты тем, что корень "дан", положенный в основу их имен восходит к доиндоевропейскому корню дан (=дон, =дун), означающему "воду" и дал название многим рекам, лежавших на древнеарийских миграционных путях: например, Днепр (Данапр), Дон, Донец, Д(а)нестр, Дунай и др.). От остальных жен Кашьяпы в мире появилось целое сонмище сверхъестественных существ - полубожественные гандхарвы, небесные девы апсары, змееногие наги, ужасающие демоны ракшасы (2), а также обыкновенные земные животные. Наконец, у сына Кашьяпы и Адити Вивасвата (дословно "Сияющий", что почти один к одному соответсвует древнеславянскому Световиту - только корневые основы в другой последовательности) родился продитель всего человеческого рода - Ману.
Это только начало, самые азы, так сказать, индийской мифологии, которые могут показаться некоторым читателям утомительными и излишними. Но другого пути приоткрыть завесу над тайнами отечественной предыстории у нас нет: собственные древние письменные памятники давным-давно утрачены (если не считать непризнанной официальной наукой "Велесовой книги"). Санскрит же - надежнейший источник не только для палеолингвистических изысканий, но и для научной реконструкции смысла древнейших понятий и мифологем. Поэтому, опуская многие интереснейшие детали, перехожу к проблеме, обозначенной в заголовке данной статьи.
Санскритское слово kocagara означает "хранитель казны" (опять: "Царь Кощей над златом чахнет"). Читается это слово, как "кошягара" или даже "кочагара". Короче, и без микроскопа видно, что это наш русский "кочегар"! На первый взгляд русское слово кажется заимствованным или недавнего происхождения: во всяком случае до последнего времени оно тесно ассоциировалось с пароходами, паровозами, котлами и котельными. Хотя, согласно, Словарю Даля в Кострмской губернии кочегарами прозывали кучеров и извозчиков. И вообще, само это слово наидревнейшее самобытное, и не один этимологический словарь не берется объяснить его происхождение. А оно вот, оказывается, - аж санскритское!
"Хранитель казны"… Но ведь казна бывает всякая. В старину княжеская казна была наполнена не столько звонкой монетой, сколько мехами, оружием да еще бочонками с медом. А если заглянуть в самые глубины арийской истории. Что хранилось в казне в те баснословно далекие времена? Да все что угодно! Уж божественная амрита, амброзия, нектар, живая и мертвая вода это точно. И звался хранитель такой казны кочегар (или в санскритской вокализации - кошягара. Применительно к славяно-русской действительности таким "кочегаром" как раз и выступал Кощей Бессмертный.
Индоарийский Кашьяпа - бессмертное божество, земное воплощение первотворца Праджапати (Брахмы). Главное сущностное качество русского Кощея также, как известно, бессмертие. Не подлежит сомнению, что у обоих мифологических персонажей один и тот же арийский источник. Чтобы понять, почему Кощей оказался хранителем тайны бессмертия, достаточно обратиться к архаичному индийскому мифу о пахтании океана и получении дающего бессмертие напитка амриты. Для этого ведийские боги объединились со своими заклятыми врагами асурами и дайтьями (братьями по отцу, но от другой матери). Союз, как и следовало ожидать, оказался вынужденным и временным: не успел из Молочного океана появиться нектар бессмертия, как боги завладели им и попытались скрыться от своих братьев-помощников. Началось преследование, завершившееся грандиозной битвой на берегу Океана.
Что случилось с амритой дальше тоже прекрасно известно. После того, как ведийские боги обрели бессмертие и победили своих сводных братьев, они отдали напиток бессмертия на сохранение одному из божественных мудрецов. В индуистских мифах чаще всего хранителем божественного напитка бессмертия чаще всего называется Нара (3). Но это по позднейшим представлениям. Таким Хранителем бессмертия вполне мог быть и другой божественный мудрец, тот, который нас и интересует, - Кашьяпа, другими словами, русский Кощей. Вот и найден вполне приемлемый и достаточно обоснованный ответ относительно происхождения этого зловещего для русской культуры образа. Зловещность и злокозненность - это обычный результат позднейшей дискредитации и демонизации, что происходит обычно в условиях распада былой этнолингвистической общности и возникающей на этой основе непримиримой идеологической вражды. Кровопролитные религиозные войны, происходившие в любые эпохи, - лучшее тому свидетельство. Варфоломеевские ночи случались во все времена, причем достаточно часто.
Но вырезать непримиримых противников, хотя и приятно, но вовсе не обязательно и даже невыгодно: жертва мученической смерти зачастую на все времена становится героем. То ли дело дискредитация или демонизация образа врага, даже если он побежден. Так произошло с греческими титанами. То же самое случилось и индоиранскими божественными гигантами асурами (или ахурами). Когда-то индоевропейские верования были общими. Пантеон богов и их окружения тоже был общим. Но в процессе этнолингвистической дифференциации и социокультурного обособления возникал идеологический раздор, непременно завершавшийся низвержением кумиров противника и превращением позитива в негатив. Естественно, боги моих врагов становились такими же (если не большими) врагами. Это закреплялось в языке, точнее - старые понятия наполнялись новым и, увы, негативным смыслом. В результате уже в древнем мировосприятии обособившихся этносов прежние единые теонимы стали восприниматься с противоположным знаком. Так, асуры - демонизиpованные противники ведийских богов - оставались в представлении иранцев высшими и светлыми божествами - ахурами (и величайший среди величайших - верховный небесный владыка и первотворец Ахурамазда).
Точно так же древнеиндийские богини деви (откуда и славянские девы) в представления древних иранцев и ираноязычных этносов превратились в чудовищных и кровожадных дэвов. Правда, в последнем случае наслоилась еще и борьба матриархата и патриархата. Божественные деви ведут свое происхождение из тех невообразимо далеких глубин человеческой истории, когда главным объектом поклонения считалась Великая Мать, а идеология была насквозь матриархальной. После победы патриархата произошла полная переоценка ценностей и ревизия прежнего пантеона. В результате, по крайней мере, в рамках древнеиранского общества, прежние женские кумиры оказались демонизированными. По той же схеме - но уже в границах другой, славяно-русской культуры - происходила демонизация прежних субъектов поклонения и почитания, таких, как Кощей - хранитель тайны бессмертия, схороненной на острове Буяне, и Бабы Яги, в прошлом славяно-русского варианта Великой Богини, но впоследствии превратившейся в злокозненную демоницу и людоедку.